Метр и ритм – это для поэта и оковы, и покровы, под покровом поэту дано говорить так, как он иначе не мог, не смел бы: вот что нас радует. А именно: он лишь вполовину в ответе за то, что говорит; метр и ритм ответственны за вторую половину.
Если бы могли заглянуть в тайную мастерскую поэтов, то увидели бы: тут вдесятеро чаще подыскивают мысль к рифме, чем рифму к мысли; даже и в последнем случае дело не обходится без легких уступок со стороны мысли… Однако искусство сложения виршей упорствует, и на его стороне и времена и народы: столь велика власть метра и рифмы над нашим духом и столь действенна присущая им таинственная краса. Я объясняю это так: удачно зарифмованные стихи своим неописуемо эмфатическим воздействием создают ощущение, будто выраженная в стихах мысль предопределена уже и перефразирована в самом языке, а поэту лишь оставалось извлечь ее оттуда.
Даже ложные и хромые мысли, благодаря версификации приобретают видимость истины. А, с другой стороны знаменитые места знаменитых поэтов сморщиваются и становятся совсем неприметными, стоит только точно переложить их прозой. Если только истинное прекрасно и правда любит украшаться наготой, то великолепная и прекрасная мысль, выраженная прозой, ценнее и правдивее мысли в стихах.
Некоторым шедеврам лирической поэзии, так, например, одам Горация или песням Гете («Жалобы пастуха»), бросали упрек в отсутствии настоящей внутренней связи, - мысли в них скачут. Однако поэт сознательно пренебрегает логической связью, заменяя ее единством выраженного в стихотворении основного ощущения и настроения, которое выступает более явственно именно тогда, когда на нитку нанизываются совсем разные жемчужины…
Гений обыкновенно пребывает в противоречии и в борьбе с своим временем. А простые таланты всегда являются в мир вовремя, их пробуждает к жизни дух эпохи и вызывает на свет потребность эпохи.
Действительно, каждое дитя в известном смысле гений, и каждый гений в известном смысле дитя.
Создания поэтов, ваятелей и художников, вообще говоря, содержат в себе сокровище глубокой мудрости, и это признано всеми; все это так потому, что в них говорит сама мудрость природы вещей, а поэты и художники только переводят такие слова, уточняя и проявляя их. По этой же причине каждый читающий стихотворение или созерцающий творение искусства обязан что-то приложить к нему из собственных средств, чтобы мудрость вышла наружу; от этого каждый постигает ровно столько, сколько дают ему постигнуть его культура и образование: мореплаватель опускает лот лишь на длину каната. И каждый должен предстать перед художественным образом словно перед государем, дожидаясь, начнет ли тот с ним беседу и что именно ему скажет; нельзя заговорить первому, - еще и потому, что тогда услышишь лишь себя самого.
Истина прекраснее всего в своей наготе, и производимое ею впечатление тем глубже, чем проще выражение ее.
Посмертная слава, как правило, покупается ценою утраты признания со стороны современников и наоборот.
